Зап. от Максима Васильевича Семенова, 56 л., в д. Белощелье Мезенского у. А. И. Никифоровым в 1928 г. 
РО ИРЛИ, Р. V, к.  120, п. 19, л. 72 (664) —85(677).
Текст воспроизводится по изданию: Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова / Изд. подг. В. Я. Пропп. Гл. ред. А. М. Астахова, В. Г. Базанов, Б. Н. Путилов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. (Памятники русского фольклора). № 125. С. 312—319.

Бывало-живало был старик. У ёго было три сына. Первый был Василей, ну хоть второй — Влас, третий — Иван дурацёк. Хорошо. Старик стал стар. Он говорит:
— Я помру, дак вы сходите, три дня покаравульте могилу.
Хорошо. Старик помёр. Пришлось старшему брату караулить, сперва.
— Ваня, говорит, покарауль за меня! Я тебе плисову поддевку куплю. Ну, он пошел сидит. Ночью отворилась могила, говорит:
— Вася?
Молцит.
— Влас?
Молцит.
— Ваня?
Говорит: Я!
— Вот тебе конь, когда кликнёшь, он готов.
Могила заперлась.
Потом друга ночь. Нат среднему каравулить. Он опять говорит:
— Ваня, ты покаравуль за меня, так я тебе щаны куплю хороши.
Ваня согласился, опять пошел каравулить. Сидит ночью, отворилась могила, опять спрашиват братьев. Они молцат. Потом и говорит:
— Ваня, ты?
— Я!
— Вот тебе другой конь, мое благословленьё.
Потом на третью ночь привелось Иванушку идти каравулить самому.
В полночь отворилась могила и спрашиват:
— Ваня, ты?
— Я!
— Вот тебе самолучший конь. Будет служить тебе правдой.
Заперлась могила, и Ваня пошел домой. Живет дома. Сам сопливый, сам возгривый, сопли всё повесли, его глупым считают, а он хитрый.
А близко был город. У государя было три дочери, две замужные, а одна девиця. Она задумала у папаши просить поискать жениха, знаете ле. Он ей дозволил поставить 12 венцов, и хто эти 12 венцов на лошади перескоцит, тот ей богосуженый. Разослали по всем городам, селам, шобы все съезжались на тот день, на который назначено.
Вот и стали съезжаться. Эти братья запоезжали утром смотреть. Ваня сидит на пеци и говорит:
— Братья, возьмите меня!
— Куды тебя, разе место чучелы?
Он замолцял. Братья уехали. Он и говорит:
— Невески, дайте мне корзину, я пойду за грибами.
Невески радёхоньки, дали, он пошел. Повесил корзину на сук и зарыцял громким голосом:
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, из носу пламя, из ноздрей искры, а из ушей дым столбом. Прибежал и стал как вкопан. Он в ушко влез и в другое вылез. Стал молодец, что не вздумать, и не взгадать, и не в сказке сказать, и не пером написать.
Клал он потницьки на потницьки, на потницьки седелышко черкальское, подпружецьку бухарскую, 12 подпруг с подпругами, всё того же шелку шемаханского. Шелк не рвется, и булат не трется, аравинское золото на грязи не ржавеет. Еще цересседельнюю цепь не для ради басы, а для ради крепости, чтобы конь его во чистом поли не оставил.
Нагнал своих братьёв на дороги, заране крычит, чтобы дали они ему пути-дорогу. Они устронились. Только он с има поровнялся, выхватил плеть шелкову и поцял их бить.
— Зацем ты, милостивый государь, нас бьешь?
— За то, что вы не сторонились и не дали пути-дорогу.
Потом ну он и поехал. Приехал — сицяс ему откинули рогатки. Там ведь стража, к государю — так не заедешь. Тут было народу собралося много. Пришел час назначенья перескакивать через те 12 венцов. Стали перескакивать — только перескочили на три венца. Дошла до Иванушка очередь, как он позже приехал всех. Он тут только скочил на шесь, вишь, на первом-то кони. Увидя свою неудачу, поворотил коня и поехал домой. Приехал тут, где весло егово лукошко, спустил коня и взял лукошко, набрал грибов всяких, мухоморов и просто, какой попадет. Пришел домой.
— Пришел, говорит. Нате, невески, вам грибы!
Невески бранятся, почему таких набрал. Он молцит, пошел на пець.
Приехали братья, стали ись, рассказывают, каки были рыцари.
— Один был всех лучше, сам и конь. Только такой угурьник  нас на дороги прибил.
А он говорит:
— Полно, братья, не я ли вас бил?
Они:
— Да, верно, такой и есь, как ты, сопля был!
На другой день опять стали братья сряжаться. Он опять стал проситься. Они его не взяли.
— Куда ты, разве место чучелы.
Они уехали. Он говорит:
— Невески, дайте-ка мне лукошко, я пойду в лес за грибами.
Потом невески дали лукошко, и он пошел в лес за грибами. Повесил на сук, опять свиснул, гарконул молодецким посвистом, богатырским покриком.
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, из роту пламя, из ноздрей искры, а из ушей дым столбом. Стал перед Иванушком, как вкопан. Он в ушко влез, а в другое вылез, стал молодец, что ие вздумать, не взгадать и не в сказке сказать. Клал он потницьки на потницьки, а на потницьки седелышко черкальское, подпружецьки бухарские, 12 подпруг с подпругами, всё того же шелку шемаханского. Шелк не рвется, а булат не трется, аравинское золото на грязи не ржавеет. Еще цересседельную цепь не дя ради басы, а для ради крепости, чтобы конь не выпрыгнул, а его не оставил во чистом поли. Ступил в стремена и поехал. Нагоняет своих братьев и крицит, чтобы они усторонились, дали ёму путь и дороги. Только поровнялся, стал их так бить без милости.
— Почему ты, милостивый государь, нас бьёшь?
— Потому, що вы заранне не дали мне пути-дороги.
Тогда он проехал. Приехал в город, откинули ему рогатки, он заехал. После этого пришел, тотчас нать опять перескакивать через все 12 венцов. Все скакали, только скочили на шесть, он скочил на своем коне и скочил только на девять. Видя свою неудацю, поворотил коня и поехал домой. Приезжает, спустил коня и набрал грибов полно лукошко, принес невескам.
— Нате, невески, грибы.
Пошел на печь. Приехали братья, стали рассказывать, каки были рыцари. Только один был всех лучше, конь и он. — Но только такой дурак, що он на дороге нас прибил.
— Полно, братья, не я ли вас бил?
— Полно, дурак, не говори, а то тебя свяжут, да и нам не уйти. Такой и есь был ты.
Он замолцял.
На третий день опять братья стали сряжаться. Уехали. Он и говорит:
— Невески, дайте мне лукошко, я пойду за грибами.
Ну ладно. Потом, знаете ле, он пошел. Повесил лукошко на сук. И свиснул, гарконул молодецким посвистом, богатырским покриком.
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, изо рту пламя, из ноздрей искры, а из ушей дым столбом. Стал перед Иванушком как вкопан. Он в ушко влез, а в другое вылез, стал молодец, что не вздумать, не взгадать, не в сказке сказать и не пером написать. Клал он потницьки на потницьки, на потницьки седелышко черкальское, подпружецьки бухарские, 12 подпруг с подпругами, все того же шелку шемаханского. Шелк не рвется, булат не трется, аравинскоё золото на грязи не ржавеет. Еще цересседельнюю цепь не для ради басы, а для ради крепости, щобы конь не оставил во чистом поли. Ступил в стремена и помчался. Нагнал своих братьев, крыцит, щобы дали они ему путь-дорогу. Они усторонились. Только он поравнялся, нацял их бить. Они и говорят:
— Милостивый государь, зацем нас бьёшь?
—  Потому що вы не усторонились и не дали мне путь и дорогу.
Приезжает в город, откинули ему рогатки. Он заехал. Пришел час назнаценный. Надо перескакивать церез те 12 венцов. Прочие все скакали, перескочили только восемь. Дошла очередь до Иванушка. Он проехал несколько раз по лобному месту и проскакал к тем 12 венцам. Скочил прямо через все 12 венцов к прынцессе. Она и ударила ёму печатью в лоб. И сделалось блеск как соньце от этой печати.
Тогда он поворотил коня и поехал домой. Приезжает. Спустил коня и набрал грибов, а лоб завязал платком. Принес грибы и говорит, что я лоб ушиб в лесе суком.
Государь говорит прынцессе, что
— Вы желаемо получили, а где сыщете? Или он, быват, и женат? Выбери из этих!
Ладно хорошо. Тогда она и говорит:
— Папаша, дал выбирать, дак назнаць три дня, щобы съехалися все на пер. Он, быват, и приедет.
Так и было назначены дни.
А приехали братья домой, стали рассказывать, каки были рыцари. Один был всех лучше, перескочил все 12 венцов, только такой обидчик, что нас всех цисто по дороге прибил. 
— Полно, братья, не я ли вас бил?
Они и говорят:
— Сиди, дурак, тебя свяжут и нам не уйти.
Они стали есь. Он отвязал лоб — сосветило по всей избе. Старший брат говорит:
— Ах ты, дурак, что ты задумал? Ты еще огонь добывать!
Он боле и не смет ницего. На четвертый день они опять запоезжали. Он стал проситься. Они не берут. Уехали. Было много рыцарей. Принцесса подавала всем по стакану своими руками. Но не отыскала своего богосуженого. Бал кончился. Братья приехали домой и сказывают, сколько народу было, который скакал через 12 венцов.
Потом поезжать стали на пятый день. Он опять просится:
— Братья, возьмите меня!
— Куда тебя, тебя свяжут, и нам не уйти, ты цего ле наболташь.
Они уехали. Приехали в город. Заводился пир, наехало много князей.
Она повела опять по стакану всем. Только не могла найти никого. Тогда отец и говорит:
— Возьми лучше из этих!
Она не соглашалась. Быват, скрывается в простом народе. И говорит:
— Дай знать, щобы всякого звания муской пол ехали сюда.
Братья приехали домой и говорят, шо муского пола какой бы не был на свете, всех просит царевна на привет. Они запоезжали. Он и говорит:
— Братья, возьмите меня!
— Куда тебя, если ты чего наговоришь, то тебе беда, да и нам не уйти.
— Нет, братья, я ничего не буду говорить, только возьмите.
Братья согласились взять ёго.
— Только смотри, ничего не говори!
— Братья, я не буду!
— А лоб-то что?
— Суком ушиб.
Приехали к царю. Стал пир, вышла прынцесса и стала подавать всем по стакану. Сперва передние столы, а потом и задки, простому народу. Дошла очередь в самом углу до Иванушка дурацка. Спросила:
— Как тебя зовут?
— Иваном да дурацёк.
— А почему, гыт, лоб завязан?
Братья глядят, що будет.
— Сударыня, я ходил за грибами дак суком ушиб.
— Ну-ко, отвяжи.
Он не отвязыват.
— Прикажу отвязать, говорит, сам не отвяжешь, говорит.
Тогда, що он поневольннк, отвязал плат. И сосветило по всей избе. Царевна взяла его за руку, обтёрла сопли и поцеловала (пущай смеялись!) и говорит:
— Вот я выпью с этим и сама стакан.
И привела к папаши.
— Вот, папаша, это мой богосуженой!
Веселым пирком и за свадьбу. Стал он жить у государя, этот Ваня. Однажды в хорошо время государь и говорит:
— Хто бы мне съездил в заповедные луга, достал златорогого оленя? 
Эти два любимые зятя уехали. А она пришла к Ване и говорит:
— Что ты, Ваня, спишь? Любимы-ти зятья уехали за златорогим оленём. Случайно на счасьё тебе не попал бы. 
— А я на ком поеду? Поди, проси у папаши лошадь!
Она пришла:
— Папаша, дай лошадь моему хозяину. Случайно не выйдет ли моёму хозяину поймать златорогого оленя.
— Ну, ну, пущай едет, пущай едет!
Приказали подать Ивану лошадь. Ланно, хорошо.
— Над-нет оседлать?
Он сказал:
— Не надо.
Поехал так. Заскочил  на лошадь, к ж... глазами и захватился за хвост и почал бить по ж.... Кобыла понеслась за город. Только выбежала, соскочил Ваня и хватил за хвост и содрал егову кожу и бросил мясо.
— Ha-те, от царя вам гостинця! (сорокам и воронам).
Тогда он свиснул, гарконул молодецким посвистом, богатырским покриком.
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, изо рту пламя, из ноздрей искры, из ушей пар столбом. Перед Ваней стал как вкопан. Он в ушко влез, в другое вылез — стал молодец — не вздумать, не згадать и не в сказке сказать, не пером написать. Клал потницьки на потницьки, на потницьки клал войлоцьки, на войлоцёк седёлышко черкальское, 12 подпруг с подпругами, все того же шелку шемаханского. Шелк не рвется, а булат не трется, аравинское золото на грязи не ржавеет. Еще цересседельну цепь не для ради басы, а для ради крепости, щобы конь его во чистом поли да не оставил. Поехал по заповедным лугам и увидел там златорогого оленя. Тотчас поймал и поехал назад. Остановился на дороги. Поставил шатер и лег спать. А эти зятья воротились назад, увидели шатер, приехали и говорят:
— Украдем! — один.
Другой говорит:
— Нет, проснется, догонит, у нас кожу живком сдерет. Лучше зайдем в шатер и купим.
Зашли в шатер и говорят:
— Продай нам златорогого оленя!
Он говорит:
— Не продажный, а овветный!
— А какой оввет?
— Да от руки по пальцу.
Они подумали:
— Плохо!
А угодить князю охота. Согласилися рубить от руки по пальцу. Он отрубил по пальцу и отдал. Они повели. Он остался. Тогда поехал домой. Приезжает, спустил коня, и видит — идет на туловищи, знаете, на кобыли много ворон да сорок. Он ухватил палку и бросил в них. Множество ушиб. Навязал он на веревку и потянул к государю. А там идет пир. Привели два зятя оленя златорогого. Вот и крицит:
— Ваше инператорское величество! Не угодно ле вам дици я принес для пиру!
Вот тут смех подняли сестры.
— Вот так жоних!
Она молцит.
Ну ладно. Потом он зашел в свою комнату. Прошел пир. Она пришла я говорит:
— Ваня, шибко надо мною смеются.
Он сказал:
— Будет время, и мы над има посмеемся.
Тогда пришел цяс, стали опять зятья отправляться за охотой в заповедны луга — достать свинку золотую щетинку. Они уехали. Она пришла к мужу и говорит:
— Ваня, що ты спишь? Ведь любимы-ти зятья опять уехали искать свинку золотую щетинку.
— Ну так что? Проси поди лошадь каку ле у отца, дак я поеду.
Она пошла.
— Папаша, дай лошадь моему хозяину! Быват, случайно он не поймат ли.
— Ну-ну, пущай едет, быват и поймат.
А самому смешно.
Тогда подали ему лошадь. Сел он опять назад глазами и почал дуть. Полетел за город. Только лошадь выбежала, соскочил он с ей, ухватил ей за хвос и сорвал с ей кожу, а мясо бросил сорокам да воронам.
— Вот вам, сороки да вороны, от царя гостинца!
Ладно хорошо. Потом опять свиснул, гарконул молодецким посвистом, богатырским покриком:
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, изо рту пламя, из ноздрей искры, из ушей пар столбом. Стал перед Иваном дурацком, как вкопан. Он в ушко влез, а в другое вылез — стал молодец, что не вздумать не згадать и не в сказке сказать и не пером описать. Клал он потницьки на потницьки, на потницьки войлоцьки, а на войлоцьки седёлышко черкальское, еще под-пружецьки бухарские, 12 подпруг с подпругами все того же шелку шемаханского. Шелк не рвется — булат не трется, аравинское золото на грязи не ржавеет. Еще цересседельную цепь не для ради басы, а для ради крепости, чтобы конь его во чистом поли не оставил. Тогда ступил он в стремена и помчался, как вихрь. Очунь скоро увидел свинку золотую щетинку и тотчас ей поймал и поехал назад. Остановился на дороги, поставил шатер и привалился отдохнуть.
Вёрнулись зятья любимы и увидели — привязана свинка у шатра. Опять такой же богатырь. Они и решились купить. Зашли в шатер и говорят:
— Продай нам свинку золотую щетинку!
— А нет, братцы, не продажна, а овветна.
— Какой оввет?
— А отрубите от ноги по пальцу!
Они думали:
— Отрубить плохо!
Потом решились рубить. Он отрубил им по пальцу и положил в карман. Отдал им свинку золотую щетинку. Поехали они, а он остался. Тогда он уехал, спустил коня и пошел к государю. Приходит — там пир да бал. И он повалился на печь. А над жоной всё смеются.
— Не поймал ли твой хозяин?
Государь говорит:
—  С моего двора всех коней выводит. Каку уведет, ту и вовсё.
Прошел пир. Пришло время хорошо. Государь опять стал зятей отправлять. 
— Поезжайте, привезите мне там есь ростет золотая веточка.
Они уехали. Она и говорит мужу:
— Что ты, Ваня, спишь? Там ведь зятья-ти уехали по золотую веточку.
— Дак ведь я на ком поеду? Давай лошадь, просижу отца.
— Папаша, гыт, дай лошадь моёму мужу. Случайно он не может ли привезти.
— Ха-ха-ха! Поезжает, поезжает пускай, да у меня не останется коней, последних выудит.
Подали ему лошадь. Он заскочил и поехал. Поехал за город, соскочил с лошади, ухватил ей за хвост и бросил.
— Вот вам, сороки да вороны; от царя гостинцы!
Тогда он свиснул, гарконул:
(Ах, упустил там, пометьте. Когда он поезжать то стал, так жаны то сказал:
— Когда я приеду, так ты нарядись в самолучши платьи. Да, да, да).
Ну вот, хорошо. Свиснул, гарконул молодецким посвистом, богатырским покриком:
— Сивко-Бурко, вещий Коурко, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, только земля дрожит, изо рта пламя, из ноздрей искры, из ушей дым столбом. Стал перед Иваном дураком как вкопан. Он в ушко влез, а в другое вылез, стал молодец, что не здумать, не згадать, и не в сказке сказать, и не пером описать. Клал он потницьки на потницьки, на потницьки клал войлоцьки, а на войлоцьки седёлышко черкальское, еще подружецьки бухарские, 12 подпруг с подругами, все того же шелку шемаханского. Шелк не рвется, а булат не трется, аравинское золото на грязи не ржавеет; еще цересседельную цепь не для ради басы, а для ради крепости, чтобы конь его во чистом поли да не оставил. Заскочил он в седло и поехал.
Близко ле, далеко, низко ле, высоко, скоро сказка скажется, а не скоро дело делается. Приезжает в то царство, где ростёт золотая ветоцька. Тогда он быстро ей сорвал и помчался назад. На дороги остановился и зашел в шатер и лег спать. Потом лежит. Едут два любимые зятя. Они ёго не знают. Решились зайти и купить эту золотую веточку. Зашли, говорят:
— Продай нам золотую веточку.
— У мне, братцы, не продажна.
Почему?
— А так что заветна.
— Какой завет?
Из спины по ремню.
Они думали — больно. Что же, это плохо. Решилися, давай уступить, выкроить из спины по ремню. Он взял ножик и сейцяс же вырезал из спины по ремню. Они поехали, рады, что теперя угодили царю, своему тестю. Так приехали. Стал пир. Собралося много королей, знатных вельмож на весь мир, таких пиров даже от роду не бывало. Множество народа, все стали веселы.
Потом, знаете ли, а Иван пробудился, заскоцил на своёго коня и помчался в город. Едет прямо к государю на дворец. Государь увидел, что едет иностранный гось, выбежал стретать со всей своей свитой.
— Пожалуйте, гостенёк, пожалуйте!
Посадил ёго как гостя в самый передней угол. Стали угощать, стали веселы. Он тоже выпил и говорит:
— Вот что, милостивый государь. Я к вам ехал, что слышал — у тебя есь младшая красивая дочь. Я хотел бы ей посвататься за себя.
— Да, ежели бы вы взяли — она вышла за Иванушку дурацька. Я бы ёго из чарства выгнал.
— Милостивый государь! Если вы для меня хотите выгнать из чарства своего зятя, то прежде узнайте, кто я нахожусь.
— А вы кто? государь спросил. Как вас звать по имени?
— Меня зовут Иваном, по прозванию дурак, то есь ваш зять. А спроси-ко, почему же твои зятья сидят и едят в перщатках?
А они уже смекнули, что он. А он говорит:
— Что, руки болят? Соймите ихны перщатки!
Тогда сняли и увидели, что у их нет от руки по пальцу.
— Это что?
— Это, говорит, папаша, они отдали мне, знаете ле, за златорогого оленя. Вот ихны пальцы.
Выняли, приложили — как тут и были. Пошел смех по всему балу. Потом он опросил:
— Прикажите им раздеть с правой ноги сапог!
Тотчас приказали. Они раздели и увидели, что у их нет и от ноги по пальцу.
— Это, гыт, что?
— Это у их свинка золотая щетинка, котору я поймал и им продал.
Ладно хорошо.
— Ну-ка, прикажите здеть ихны рубашки!
Здели рубашки и увидели, что у их нет по ремню на спины.
— Это что тако?
— Это золотая эта самая веточка.
Государь за такую подлось приказал их казнить. А Ивану сказал:
— Ты будешь царем. Отказываюся от всего я.
И сказке конец.