Зап. от Алексея Алексеевича Савельева, д. Кеба Олемского с/с Лешуконского р-на Т. И. Орнатской в октябре 1961 г.
РО ИРЛИ, р. V, к. 219, п. 1, ед. хр. 170 (б. ркп.) (Шифр звукозаписи: ФА МФ 619. 05).
Текст воспроизводится по изданию: Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2006. Т. 5. С. 151—153.

Во славном городе во Муроме

Во славном городе во Муроме, в селе было Кочегарове, жил-был крестьянин Иван Тимофеевич со своёй женой Амелфой Тимофеевной. Было у их детище любимое. Звали его Илья Муромец сын Иванович, крестьянский сын. И жил он тридцать лет, не владел ни руками, ни ногами. Одно времецкё они уходили на роботу на крестьянскую. Илья оставалсе один дома, лёжал на пеци. Вдруг приходят калики перехожиё, кричат в ворота широкия: «Вставай, — говорят, — Ильюшенька, на резвые ноги, пускай калик к себе в дом!» Илья отвечает: «Не могу, — говорит, — встать, калики перехожие, на резвые ноги, не могу отворить ворота широкие, пустить вас к себе в дом». Опять крицят калики перехожиё: «Вставай, Илья, на резвые ноги, пускай калик к себе в дом!» Илья опять отвечает второй раз: «Не могу, — говорит, — встать на резвые ноги, пустить вас в дом». Третий раз: «Вставай на резвые, — говорят, — ноги, Илья Муромец, открывай ворота широкие, пускай к себе калик в дом!».
Илья поцювствовал силу с третьего раза и встал на резвые ноги, открыл ворота широкие, пустил калик к себе в дом. Вошли калики перехожия, крест клали по-писаному, поклон вели по-уцёному. Поклонились Илье Муромцу. Вынимают они из сумок фляги, наливают чаю-питья медвяного, Илье Муромцу подают: «Выпей, — говорят, — Илья Муромец, за наше здравиё!». Взял Илюшенька одной рукой, выпил эту чару он за единый дух. «Что, — говорят, — Ильюшенька, чувствуёшь?». «А чувствую, — говорит, — силу великую!» — «А сколь велику?» «А был бы, — говорит, — столб у земли, дак бы, — говорит, — всю землю̀ повернул!» (Вот кака сила!). Переговорились они сами с собой, эти калики перехожиё, и говорят: «Много, — говорят, — этой силы ему было: не будёт его, — говорят, — сыра мать земля носить!». Взяли, из другой фляги налили ему ещё чару: «Выпей-ко, Илья, эту чару!» Илья выпил. «Ну что теперь, — говорят, — чувствуёшь?» «А чувствую, — говорит, — силушки у меня вполовинушку». (Убавили.) «Ну, хватит тебе, — говорят, — этой силы. Бейся-ратися со всеми богатырями: смерть тебе на бою не написана! Только не ходи на поединок со Святогором-богатырем. (Да вот еще с каким-то. Не знаю, богатырём с каким. Забыл, не знаю.) Ну вот, а завтра, — говорят, — иди на рынок, на базар и покупай первого жеребёночка, какой тебе навстречу попадёт. Корми, — говорят, — его пшеном белояровым, пой ключевою водой, а через три месяця можешь садиться и ехать куда хочешь, на все четыре стороны». И вот тут калики перехожиё потерялись.
Тогда Илья Муромец пошел на работу к отцу, к матери, где чистили отец с матерью расчистку. Приходит туда, а они пообедали и легли отдыхать. Уже приустали, не слышат. Он пришел и начал дубьё, да колоду, да кореньё, да пеньё выворачивать безо всяких лопаток; вырывать да в воду носить, в озёро. Отец с матерью не видели и даже не слышали. Ушёл домой. А они пробудились, встали и дивуются: «Что тако?» Глазам не верят. Сколько сделано работы — дак им, пожалуй бы, целый год робить эту работу. А тут пришёл — за час или за два всё это сделал.
Пришли домой. Илья по комнате похаживат. Стали спрашивать, как это случилось. Он вот рассказал всё это, как калики перехожи были, как всё.
Да. Отец с матерью радёхоньки. Вот назавтря пошёл он (Конечно, в книжке-то там ведь складнее написано. А словами — тут я, всё это я не припомню ведь. В детстве читал, читал, дак…) пошёл покупать жеребёночка себе. Не дошёл до рынка еще — ведёт старик бурой косматой жеребеночёк. «Сколько стоит жеребёнок?» — говорит. — «Сто рублей». Тот и разговаривать не стал. Сто рублей вынул ему, жеребёночка привел домой. Вот и начал поить да кормить пшеном белояровым, поил ключевою водой, на росы утром выкатывал его, водил он. А через три месяца стал на его садитьсе, на бурушка. Стал поезживать, стал через тын, через забору перескакивать в ту сторону, в другую сторону.
И вот в одно времечко поехал он (Уж он где-то ведь вот достал доспехи-ти богатырски. Всё это или он сделал, и как — я вообще-т не помню тут) со своим он, значит, мечом. И отправился по чистому полю гулять.
Как он ездил, как не ездил по чистому полю, наехал он, глядит — кровать стоит под дубом очень велѝка. Длиной в десять сажон, шириной в три сажѐни. Ну и думат: «Кто это на этой кровати спит? — говорит. Давай, — говорит, — я подожду». Привязал коня к дубу, а сам повалился на эту кровать отдыхать и заспал богатырским сном на трои сутки.
Едёт Святогор-богатырь. Земля-мать колыбается, из озёр вода выливается. Конь копытом бьёт, земля дрожит, а Илья спит, не слышит. Подъехал Святогор-богатырь, увидел крест. Знацит, русский богатырь. Взял его ударил по груди. Вскоцил Илья Муромец. Ну, он, знацит, уж слыхал, наверно, про Илью Муромца. «Ну, — говорит, — Илья Муромец, поменяемся крестами, — говорит, — и ты мне будёшь младшим братом!» Вот. Поменялись крестами. «Ну, а теперь, — говорит, — садись на коня и поедём, — говорит, — к чистому полю». Вот и поехали.
Ехали, ехали — лежит гроб такой же велицины, как эта кровать. «Ну, — говорит, — Илья Муромец, не для нас ли, — говорит, — это домовищо делано? Ну-ка, — говорит, — лёжись, — говорит, — подойдёт ли тебе?» Илья повалилсе в этот гроб: велик оцень. «Нет, — говорит, — это домовищо, Илья Муромец, не для тебя строено. Наверно, — говорит, — это я, — говорит, — должон лежать». Вот. Повалился Святогор-богатырь: гроб как раз подошёл. «Ну, — говорит, — Илья Муромец, меньшой брат, возьми, — говорит, — крышку и закрой меня!» Илья ухватил за крышку — даже крышку не можот поднять. Оцень тяжола. «Ударь, — говорит, — мечем-кладѐнцем: крышка, — говорит, — расколется пополам. Вот тогда, — говорит, — меня закроёшь». Он ударил, крышу эту расколол, и тогда он половинами закрыл этого Святогора-богатыря. Тогда Святогор-богатырь ещё ему говорит: «Ну, — говорит, — Илья Муромец, меньшой брат, нагнись, — говорит, — ко мне по шею, я на тебя дохну, — говорит, — передам силу». Тот пригнулся. Дохнул Святогор — почувствовал Илья силы много. Еще второй раз: «Ну еще — говорит, — нагнись, — говорит, — Илья Муромец, еще я тебе вдохну, еще, — говорит, — силу передам». Еще вдохнул, второй раз — тот ещё почувствовал больше силы. Третий раз: «Ну еще, — говорит, — Илья Муромец, нагнись, — говорит, — я, — говорит, — передам тебе, — говорит, — всю силу великую». «Нет, — говорит, — спасибо большое, старший брат Святогор-богатырь! Хватит, — говорит, — мне, — говорит, — этой силы». Ну, тогда Святогор-богатырь говорит: «Ну, — говорит, — молодец, — говорит, — что не послушал моего последнего наказу! Дохнул, — говорит, — я тебе, — говорит, — мертвым духом — и ты лёг подле меня!» Ещё не пошёл мертвый дух, и Святогор-богатырь тут же концялся.
А коня — он заставил тут воткнуть мец, ну, и привязать мец ко гробу, коня. Этот тут его оставил да-й коня привязал, и сам поехал домой. (Он россказывает отцу-матери, как его было путешествие.)
Вот жил-пожил, стал у матери да отца просить благословленья: «Поеду, — говорит, — я по Святой Руси, — говорит. Добрых людей посмотрю и себя, — говорит, — пока̀жу. А ведь поеду, — говорит, — послужить князю Владимиру за Святую Русь!» Отец-мать не спускали, плакали. Но он седлал коня, одевал доспехи богатырские, распростился. Ну, в конце они его благословили. И со двора сел на коня и махнул. Первый скок был на семь вёрст, а другой скок найти не могли. Только Илью Муромца и видели.
Поехал он к городу Чернигову. Под городом Черниговом было силы тьма-тьмой, как чёрна ворона, — на Черниговщины. И нацял он эту силу рубить-колоть. Сколько он рубит-колёт, столько его конь топчёт. Всю силу прибил-перерубил, въехал в город Чернигов. Мужики-черниговцы встретили русского богатыря: «Откуда ты будешь, добрый молодец, какой ты земли, какой родины? Будь у нас в Цернигове воеводою!» А он им и говорит: «Спасибо, — говорит, — мужики-черниговцы! Не хочу, — говорит, — я, — говорит, — быть у вас, — говорит, — здесь воеводою, а скажите мне, — говорит, — дорогу прямоезжую, прямопутную, которая ведёт в стольный Киёв-град ко ласкову князю Владимиру!» А мужики-черниговцы и говорят: «Эх, — говорят, — добрый молодец Илья Муромец! Дорога захолодела в Киёв-град и замуравела. Ровно тридцать лет по этой дороге прямоезжей никто не езживал, птица, — говорит, — перелётная не перелетывала и рыскучий зверь не прорыскивал, не пробегивал. А также и тебе, доброму молодцу, этой дорогою не проехать. Поезжай дорогой окольной!»
Поблагодарил он мужиков, всех мужичков-черниговцев и отправилсе в чистое полё. Выехал в чистое полё и думат: «Не честь, — говорит, — хвала молодецкая мне ехать дорогой окольною, а поеду, — говорит, — я прямоезжей!» И ехал он лесами дремучими…