«Максим Григорьевич Антонов в год нашей встречи (1928) — крестьянин 59 лет, из д. Усть-Низема Лешуконского района, обремененный большой семьей, в которой большинство детей были еще малолетками. Из года в год каждое лето с весны жил Максим Григорьевич в пастухах — стерег овец, зимой надолго уходил в лес на охотничий промысел.

Максим Григорьевич — хорошо грамотный и бывалый человек. Как многие мезенцы, жившие у реки, знавшие море и рыболовный промысел, он отбывал военную службу на флоте. За все время службы ему пришлось 36 месяцев пробыть в плавании. В 1892 г. он совершил кругосветное путешествие, длившееся девять с половиной месяцев. Побывал в Англии, Испании, Южной Америке, в США, в последних — во время всемирной выставки. Еще до плавания кончил специальные курсы морского дела и по возвращении в Кронштадт назначен был инструктором для новобранцев. Но на сверхсрочной службе не остался, несмотря на все уговоры. — “Охотник я, с малых лет любил лес. В лесу живу, сам себе барин. Месяца по два в лесу живу. Только за этим и вернулся”. Так пояснил Максим Григорьевич свое возвращение из культурного центра в лесную глушь далекого Мезенского края.

Глубоким чувством дышало каждое слово Максима Григорьевича о природе. — “Как снега-то весной сойдут, лес как с тобой заговорит!” Несомненно, не только одна нужда, но и глубокая любовь к природе привела его к положению “баличьего” (овечьего) пастуха. Все лето Максим Григорьевич проводил в крошечной избушке-землянке на самом берегу реки Мезени в нескольких километрах выше родной деревни. На обширном зеленом лугу, вдали окаймленном кустарником, переходящим в лес, паслась его “скотинка”, как он ласково называл своих “балек”. В землянке, чистой и уютной, посыпанной желтым песком и выложенной свежей хвоей, и были в течение двух дней произведены записи публикуемых былин. 

Сам Максим Григорьевич маленького роста, но складно сложенный, голубоглазый, с светлыми волосами и бородой, тогда еще нигде не тронутой сединой, приветливый и словоохотливый. От всего его облика, от его простоты и сердечности осталось впечатление исключительного обаяния. Он горячо был привязан к своей семье и с гордостью и нежностью говорил мне особенно о своем младшем двухлетнем Володе, которого он в честь Ленина называл любовно “Владимиром Ильичом”. Перечислив мне своих детей, он прибавил, вспомнив былинное изображение похвальбы на пиру: “Вот хвастаю ребятишками”.

Максим Григорьевич оказался большим мастером в области былины, одним из самых выдающихся современных сказителей. К сожалению, по причине своей связанности общим планом большой комплексной искусствоведческой экспедиции я не смогла исчерпать весь его репертуар. Кроме записанных 8 былин, он, по его словам, знал еще, но «не стариной, а рассказом», про Алёшу Поповича и Тугарина Змеевича, про Добрыню и Змея Горынича и про Святогора. Возможно, что, если бы мне удалось пробыть с Максимом Григорьевичем дольше, он бы еще вспомнил какие-нибудь былины.

Кроме былин, он знал еще духовные стихи и сказки. Из стихов от него записаны “Об Егории храбром” и “О Лазаре”, но он знал еще про Алексея-человека божьего, стих о “Голубиной книге” и про Николая-чудотворца. Из сказок им самим названы были следующие: 1) о Петре и солдате, 2) о Бове (“плохо”), 3) о морском чуде, 4) “Иван купецкий сын и Марфа прекрасная”, 5) “Кощей бессмертный”, 6) об Иване-царевиче, Жар-птице и Елене прекрасной, 7) “Незнаюшко”, 8) “Мраморное царство”, 9) “Еруслан Лазаревич”, 10) “Франц Венециан”.

Былинам Максим Григорьевич научился еще маленьким от своей матери — Зиновии Егоровны из д. Засулья, она же от отца своего Егора Никифоровича. Семейная традиция со стороны матери Антонова прослеживается и глубже: прадед ее “старик Филатка”, который по преданию сам “не хуже богатырей этих был”, тоже являлся сказителем.

Кроме Максима Григорьевича, былины знал и его родной брат Никифор, умерший за несколько месяцев до приезда экспедиции. Максиму Григорьевичу приходилось исполнять былины и во время своей флотской службы, в плавании, в кают-компании, куда его не раз зазывали.

Тексты Максима Григорьевича, за исключением забытой им былины о Потыке, принадлежат к числу мезенских вариантов и являются образцами превосходного классического былинного стиля с соблюдением всей эпической обрядности. Кроме того, они отличаются большим своеобразием. Характеристика этого замечательного современного сказителя дана в[о вступительной] статье [“Былинное творчество северных крестьян” к сборнику “Былины Севера”, т. 1] (с. 81). <…> былины передавались им с большим увлечением, сказывание часто прерывалось поясняющими примечаниями. Все былины М. Г. Антонов пел, варьируя свои напевы в темпе (основных у него два) в соответствии с ритмическим строем стиха. На один мотив он исполнял “Подсокольника”, “Василия Буслаевича”, “Дуная” и “Потыка”, на другой — “Чурилу”, “Поход на Корсунь”, былину “Добрыня и Маринка”. 

Тексты Максим Григорьевич мог передать “пословесно”, причем больших различий между сказанным и спетым текстом нет. Когда пел былины, слегка качал головой и делал небольшое движение в такт пению правой рукой, вооруженной его любимой трубочкой, с которой никогда не расставался. В своей деревне, как старинщик, Максим Григорьевич был хорошо известен»¹. Имеет пятерых сыновей, двух дочерей (РО ИРЛИ, р. V, к. 5, п. 14, ед. хр. 3).

Репертуар:

Былины — «Добрыня Никитич и Маринка» (№ 30); «Илья Муромец и Сокольник» (№ 86, 87); «Илья Муромец и Калин-царь» (№ 96, 96а); «Три поездки Ильи Муромца» (108, 108а); «Дунай Иванович-сват» (№ 132); «Чурила Плёнкович и Катерина» (№ 149); контаминация сюжетов «Василий Буслаев и новгородцы» и «Поездка Василия Буслаева в Иерусалим» (№ 188, 189); «Глеб Володьевич» (№ 195); «Михайло Потык» (№ 241).

Духовные стихи — «Два Лазаря»² ; «Егорий Храбрый»³.

¹ Астахова А. М. Максим Григорьевич Антонов // Былины Севера, т. I. Мезень и Печора / Записи, вступительная статья и комментарий А. М. Астаховой. М.;Л., 1938. С. 161—162.

² Петрова Л. И. Духовные стихи на Мезени: (Из полевых тетрадей А. М. Астаховой 1928 г.) // Русский фольклор: Материалы и исследования, СПб., 2004. Т. 32. № 5. С. 323—324.

³ Там же. №10. С. 327—331.